Диаракурс: Десять к двадцати двум

Всем «ветеранам» с СД посвящается
Все мы помним «свой» день. По преимуществу, вспоминается страх. Но это было только
сначала. Потом некоторые из нас даже начинают ежегодно отмечать эту дату.
1997 год. По-моему, пятница. Где-то после обеда. День, когда я попала в больницу с Впервые Выявленным. День под кодовым названием «ВВ». Попала — громко сказано. Приехали сами. На автобусе. До того, как приехать, обедали дома. Борщом со сметаной. Потом пили сладкий чай.
Помню, что была абсолютно спокойна и находилась в странно просветленном состоянии духа. Будто открылось второе зрение, куда более цепкое, чем положено людям, стоящим на пороге 12-летия. Сейчас кажется, что я к тому времени подсознательно подготовилась к происходящему, уладив все волнения и страхи внутри себя.
…В отделении кафедры пропедевтики детских болезней Третьей больницы СГМУ царит странная, незлая суматоха, часто имеющая в больницах совершенно определенный вектор движения. Каждый знает, куда спешит по коридору, ни одного невыверенного шага.
Везде солнечный свет. Человек семь детей оккупировали стол дежурной медсестры, болтают с ней, чему-то смеются. Перед сестрой стойка с пробирками. В них растворы крови. А-а, анализы, сразу поняла я. Ну, ясно. Никакого плача, сумеречных лиц. Откуда-то пахнет гречневой кашей и сливочным маслом — время обеда.
Палаты переполнены. Считается, что осенью-зимой проявляется всё, что может проявиться, и обостряется всё, что может обостриться. Нас с мамой кладут в бокс за неимением пока свободных мест в обычных палатах. Входит молодая врач. Цвет глаз такой необычный, сразу отметила про себя я. Не синий, не голубой. Фиалковый. Голос приятный. Даёт несколько тонких брошюр, потом — две ручки Novo Nordisk. Беру, открываю упаковку, верчу в руках и — первое, что говорю:
- Хм, а симпатичные. На шариковые похожи. Спасибо.
Мама внешне спокойна. Сейчас знаю точно, что это только внешне. Внутри у нее что-то невообразимое.
И вот идет. Пока еще не знаю, кто к нам идет. А идет спасатель моей жизни. Учитель и ангел-хранитель в джинсах и белом халате нараспашку. Торопливая походка, немного растрепанный вид, мягкий взгляд. Улыбка, от которой всё внутри успокаивается. Человек, которому не пропадает желание поклониться и сейчас, спустя почти 10 лет.
Я, приоткрыв рот, смотрю на него, как на Бога. Вадим Константинович Поляков, как в песне, «довольно молодой бог». То, что он говорит — правда, которую невозможно подвергнуть сомнению. Похвала за успехи — как поглаживание по голове, когда хочется зажмурить веки и замурлыкать. Ну, и конечно, без всяких там: более-менее взрослые девчонки-подростки были по уши в него влюблены. Мелкие просто обожали.
В течение первой недели больницы сочинила ему характеристику со сверхпоэтичным названием «Краткий очерк внешности». Я тогда всё время что-то писала. Ибо такой объем информации, какой свалился на меня, должен был каким-то образом выливаться из моего насквозь гуманитарного существа.
Сейчас, когда читаю этот листок, чувствую неодолимое желание смеяться и реветь. «Характер властный. Часто утешает. Старается придерживаться пищи его пациентов. Ходит быстро. Очень ответственный»… Не похвала ли 11-летнего ребенка является лучшей лакмусовой бумажкой для врача? Не это ли — лучшая для него награда?
… Утро. Зима. Синий свет из окон с покачивающимися снаружи ветками. Дверь в палату приоткрыта. Быстрые шаги, запах морозца (время — семь). Знаю точно одно в мире: через час Вадим Константинович подойдет к нам. Потому что мы — его пациенты. Он помнит каждую историю болезни, те мелочи, которые, казалось бы, незачем и невозможно запомнить. Обязательно в 11 — Школа Диабета. Будет учить, как жить. В прямом смысле.
Первые три дня не было прокалывателя. Пальцы давно превратились в синяк. Смотрела на них откуда-то со стороны. Ну что ж, синие — и синие. Бывает. Наверное, так пока положено. Зато медсестра Света — хороший человек. Поболтать можно по душам. Ей сегодня дежурить ночью, это хорошо. Она небольно колет… Подойдет ночью, легко потрясет за плечо: «Маша, давай-ка». Выкину руку из-под одеяла, зевну, не открывая глаз: «Делайте со мной, что хотите, только не будите окончательно. Тут спать-то осталось, Господи…»
«Пенлет» нам принесли сразу же, как нашли. Тогда, в 97-м, это было не так просто. Пальцы позеленели, пожелтели и, наконец, приобрели свой натуральный цвет. Для меня вся эта метаморфоза осталась практически незаметной.
Утром после завтрака мы с мамой учились. Самообучение. Мама штудировала литературу по диабету, я тоже читала книжки, что-то подчеркивая и гордясь, что никто здесь даже близко не впадает в уныние. Позже я узнала от мамы, что врачи сказали ей: «Впервые видим пациентов, которые в первый же день, не рыдая и не впадая в панику, спокойно сели и стали изучать свою болезнь».
Через четыре дня я тоскливо завыла, умоляя выпустить нас погулять вокруг медгородка. Вадим Константинович поначалу не слишком одобрительно, с долей сомнения, свел брови. Все-таки пятый день всего человек — диабетик. Не осознал еще. Глупый, неразумный, но всё же не такой глупый, подумал, наверное, доктор, чтобы не съесть в случае чего кусок сахару.
В тот день я выпросила у мамы две вещи, которые давно хотела: мягкого мишку с надписью на груди «I love you» красными буквами (тогда это было круто) и популярный в то время молодежный журнал «Cool». Журнал пах типографией и глянцевой бумагой. На морозе запах многократно усилился. Никогда раньше периодика так вкусно не пахла. «Точно буду журналистом», — подумала тогда я. Когда шла по улице, вопреки тому, что в больнице мне было очень даже комфортно, чувствовала себя зэком, которому объявили долгожданную амнистию …
Если свое 12-летие я отметила в стенах Третьей больницы, то на Новый год меня уже со спокойной совестью командировали домой. К тому моменту я уже была достаточно подкованной, хотя было жутковато выходить за стены здания, где всё было… Праздники прошли гладко, без особых проблем и нервотрёпок.
Идет время, и я, глядя на своих «коллег» и их родителей, всё еще удивленно жду, когда у меня наступит шок и навалится горе. Почти у всех наступает, всегда удивлялась себе я. Значит, у меня тоже должно вот-вот… Задавать себе вопросы типа «Почему я, а не они?», «Что теперь будет?». Ополчиться разок на мир, как все уважающие себя диабетики. Обожраться пару-тройку раз сладким от отчаяния, а потом двое суток выправлять «сахара», захлебываясь слезами обиды. Вешать на весах еду в граммах… Как мне не хотелось всего этого в двенадцать, так и не хочется до сих пор, в двадцать два. Горе почему-то так и не наступило, а отчаяние где-то заблудилось. Не помню, чья была идея отмечать день «ВВ» впервые. Может, родные вспомнили точную дату, может, я решила «приколоться» и сделать себе еще один день, когда что-то отмечаешь. Когда собираются близкие люди. Сидят, пьют лимонный чай с тортиком, вспоминают о чем-то, гордятся преодоленными трудностями. Праздник не праздник, конечно. Но и не день поминовения по лучшей жизни. Жизнь одна, лучшая же — Там. Но до нее еще далеко. Нельзя ставить свои трудности во главе других. Есть на свете люди, терпящие большие беды, чем мы. Это факт. А факты, как сказал булгаковский Воланд, самая упрямая в мире вещь. Одна из моих любимых фраз — «Могло быть и хуже» — замечательно работает в самых безвыходных ситуациях.
Этот ВВ-день будет особенным. Буду вспоминать то хорошее, что было, и предвкушать то лучшее, что еще предстоит. Грядет, так сказать. Десять лет. Юбилей. Цифра, показывающая, что я могу много. И не я одна.
Кстати, до ужаса не люблю слова «диабетик» и все производные, поэтому стараюсь использовать его как можно реже. Пустое, серое и старчески унылое. Застревает в горле, будто бы не могу его проглотить. Я не диабетик как наименование или ходячая совокупность проблем со здоровьем. Я человек, живущий своей жизнью, в своем мире, одновременно стараясь, чтобы он не шел вразрез с общественной. Заучить эту мантру и повторять при необходимости три раза в день перед едой. Ну, или после. Не имеет значения.
Главное, чтоб действовало.

Мария Митасова
Саратов

Оригинал статьи можно найти на Официальном сайте газеты ДиаНовости