МИР СЕМЬИ - Почему отцы уходят

Ольга СВЕРКУНОВА

 Объяснения в общем–то вполне понятны: серьезная болезнь ребенка резко меняет уклад жизни в семье, привычное распределение функций, приносит много проблем и дополнительных забот. Выходит, толстовская «формула» в отношении наших семей не совсем верная – у всех несчастливых есть общая доминанта: детский диабет… Но так ли это на самом деле? Выслушивая исповеди, подобные той, которая приводится ниже, я всегда задаюсь вопросом: а осталась бы целой эта семья, если бы не болезнь ребенка? Чашке с самой незаметной трещинкой не обязательно  падать на пол, чтобы развалиться на кусочки, – такое может случиться в любой момент и на «пустом месте».

Психологи утверждают, что маленькие дети переживают развод родителей почти как трагедию и очень часто находят тому объяснения в своем непослушании, капризах, плохих оценках в дневнике. Можно себе представить, что чувствует ребенок, оставшийся с мамой, когда вокруг все близкие, осуждая сбежавшего отца, совершенно того не желая, своими неосторожными репликами формируют в нем чувство великой вины: это ЕГО диабет виноват в том, что папа их бросил. И уж тогда, сколько ни переубеждай, эта мысль занозой будет сидеть в его душе и ранить. И, конечно, повлияет на формирование характера, на судьбу, на то, какую семью создаст в будущем этот ребенок. Мне кажется, здесь есть о чем подумать, что обсудить. Хотите высказаться? Пишите в редакцию!

Из газеты «Диановости» №5/2011, перепечатка в сокращении

Ирина Локоть никогда не думала, что с ней может приключиться такая история: муж оставит ее с 10–летним Денисом. Но это произошло.

«…В один прекрасный день он приехал ко мне с чемоданчиком и спросил, можно ли пожить у меня, так как больше негде – ушел от жены.  Мы вместе работали, просто дружили. Чувствовала, конечно, что нравлюсь ему, но он был женат… У меня к тому времени была кооперативная двухкомнатная квартира, очень неплохая зарплата, дача и 10–летняя дочка от первого брака. Словом, все хорошо, за исключением одного: в 30 лет я стала вдовой.

Виталий был явно влюблен и умел ухаживать. Через год мы официально поженились. Он очень просил его прописать, поскольку не москвич. Мои родители, конечно, говорили: не торопись с пропиской. В 1999–м родился сын Денис.

От первого брака у Виталия осталось двое детей 13 и 14 лет. Жена на алименты не подавала. Виталий собирал определенную сумму и раз в год отвозил им деньги. Дети, по–моему, с ним почти не общались. Мне такая ситуация была непонятна, неприятна, но, что греха таить, в первую очередь я думала о своей семье.

Я беспокоилась, что ездить на работу на другой конец Москвы после декрета, когда дома малыш, будет очень тяжело. Нужна квартира поближе. Я продала свою кооперативную, еще и дачу. На все это ушло ровно 9 месяцев. Муж не участвовал в этом и не помогал мне. Но был очень всем недоволен: мол, тебя целыми днями нет дома. А когда все было готово, и нас ждала 4–комнатная квартира, предложил: давай оформим собственность пополам. Я сказала: ну внеси тогда хоть какие–нибудь средства, ведь я лишилась всего, что у меня было. Виталий отказался: у нас на все хватит. Он не купил в общий дом ничего. И был уверен, что это в порядке вещей. Мне было очень обидно. И новую квартиру я записала на себя, как посоветовали юристы.

Денис пошел в садик, я вышла на работу, обиды забывались, и жизнь, казалось, налаживалась. Но в августе 2002–го сын заболел диабетом. Внезапно. Теперь–то знаю, что все было, как у всех. В больнице Дениса более–менее скомпенсировали, научили меня делать уколы, даже прошла первую «школу диабета».

Когда в детском саду узнали о диабете, сразу предложили сына оттуда забрать. Я их понимаю. Подумала о няне. Но… глюкометр, шприц–ручка, малыш сам даже не может сказать, плохо ему или хорошо. А детский сахар скачет и скачет, ночью по два–три замера, подколки. Какая няня с этим справится? Я ушла с работы и прочно «села» дома.

Виталий очень любил сына и страшно расстроился, переживал, когда он заболел.

Я была полностью занята ребенком, его диабетом. Сын был всегда прекрасно скомпенсирован.

Когда Денису исполнилось 5 лет, мы поехали с ним во Дворец детского творчества и записались в шахматную секцию. Он уже умел читать и писать, вообще очень быстро все схватывал.  В следующем году Денис занял 8–е место по Москве, и ему предложили поехать на первенство России в Дагомыс…

Папа был изначально против шахмат, хотя у самого 2–й разряд. Сначала занимался с ним с некоторым интересом, вскоре без всякого интереса, потом с криком: «Вы мне мешаете работать, бросайте свои шахматы, они никому не нужны!». В Дагомыс мы так не поехали.

Каждый год с мая на месяц–полтора мы с Денисом уезжали в Евпаторию. У сына, кроме диабета, еще астма и аллергия — целый букет. А в Крыму с его знаменитым климатом он чувствовал себя очень хорошо. Аллергия не мучила, сахара были хорошие, и рядом − самое синее море!

Виталий по этому поводу как–то странно шутил: дескать, вы там отдыхаете, а я работаю. Потом больше: загораете, ничего не делаете, а я вас кормлю и содержу. И мою дочку Катю он тоже «кормил» – она училась в медучилище, и мы, естественно, давали ей деньги на обед.

Я не слепая и все понимала, однако так хотелось сохранить семью, я так надеялась, что это все пройдет и муж станет прежним.

И вдруг − как гром среди ясного неба: «Давай разменяем квартиру, у меня есть другая, и я хочу уйти к ней». Я, кажется, окаменела, но сдержалась, не устроила скандала. Просто попросила: «Мы собирались ведь отдохнуть в Литве − Денис так ждет этой поездки. Давай съездим, а там ты решишь».

Когда вернулись, муж подумал, подумал и сказал: ну ладно, так и быть, останусь с вами.

Но обстановка в семье накалялась. Я поняла, что совсем ему не интересна, а Денис с его диабетом и проблемами только раздражает. Он устал от нас обоих.

Когда сын пошел в 1–й класс, директор школы сказала: возьму при условии, что все уроки вы будете сидеть на первом этаже. И весь учебный год я провела на стуле в школьном вестибюле.

Все четыре класса Денис был отличником. Продолжал заниматься шахматами, жил полноценной жизнью. Но ведь это потому, что я была рядом, вовремя измеряла сахар, подкалывала, кормила. Если бы работала, у мальчика было бы совсем другое детство и совсем не такой компенсированный диабет. А так он успевал играть в бадминтон, в настольный теннис, ходил на лыжах, увлекся спортивным ориентированием.

Муж продолжал ворчать: оставь ребенка в покое, пусть сидит дома и ничего не делает. Я понимала, ему не нравится, что иногда приходится помочь мне убраться в квартире, сделать уроки с ребенком или приготовить нам ужин, включить стиральную машину. Что бывало крайне редко!

После очередной «разборки» я в сердцах предложила мужу: «Поживи какое–то время у своей сестры. Нам надо отдохнуть друг от друга, все обдумать. У нас чудесный сын, но он болен». Виталий обрадовался: ах, ты меня выгоняешь?! И сразу стал собирать вещи.

У Дениса начался тяжелый стресс. Он сорвался. Стал плохо вести себя в классе, драться, огрызаться. Отец звонил ему по телефону и объяснял, что во всем виновата мама, она, дескать, его выгнала. А Денис в ответ только одно: «Возвращайся!». Мы вдвоем его умоляли, чуть ли ни на коленях упрашивали вернуться. Он в ответ: «Никогда!».

У Дениса «запрыгали» сахара: то 2 ммоль/л, то 20. В школе отказался есть вообще. Периодически стали случаться «гипы», тогда он делался буйным, агрессивным. После встреч с отцом каждый раз плакал. Тот приходил все реже и реже.

Вначале отец покупал Денису расходники к помпе, но вскоре заявил: «Пора бы тебе на работу выходить и покупать все самой. Мальчик большой, без тебя справится».

Я подала на развод и на алименты (на лечение мальчика и на мое содержание тоже, поскольку в законе сказано, что если жена воспитывает ребенка–инвалида, муж обязан ее содержать). И тут Виталий, военный инженер, подполковник, возмутился совсем: «Я ничего тебе не должен». На суде начался кошмар. В течение полугода он доказывал, что ребенок с диабетом в 10 лет совершенно самостоятелен. Приводил к судье каких–то врачей, психиатра, которые беседовали с Денисом, осматривали его, писали свои заключения.

Что пережил мой бедный сын, одному Богу известно. С нервным срывом попал в больницу, естественно, вместе со мной. Через неделю нас отпустили домой. И папа тут же написал заявление в милицию, будто я плохо обращаюсь с ребенком. Ко мне приходила участковая, она меня успокаивала, как могла. Учителя, соседи, тренеры были вынуждены писать в мою защиту какие–то бумаги. Денис вдруг объявил, что хочет жить с отцом. Тому удалось настроить ребенка против меня. Виталий сразу же побежал почему–то в милицию (?) и в заявлении указал, что сын будет находиться с ним до 18 лет. Вы не поверите, но я все подписала. Я просто знала, когда и чем закончится весь этот «цирк».

Денис прожил у отца ровно три дня.

* * *

Я получаю алименты на содержание ребенка плюс 4300 рублей на свое содержание и на лечение мальчика 2500 рублей. У бывшего мужа высокая зарплата, в итоге нам хватает.

Не успел закончиться этот судебный процесс, Виталий подал на раздел имущества. Так мне и сказал: «Я тебя 7 лет кормил и твою Катю 3 года. За это хочу полквартиры». По закону ему и полагается половина ее стоимости. На прежнюю работу меня не взяли — 8 лет прошло, специальность фактически потеряна. Очевидно, пойду работать в детский садик, я ведь опытная няня. Впереди продажа квартиры, поиски нового жилья.

Денис постепенно пришел в себя, снова стал доброжелательным, открытым. Выдержал конкурс (3 человека на место) и поступил в пятый класс в очень хорошую школу с физико–математическим уклоном. У него там много друзей, таких же фанатов математики, физики, химии, как и он сам. К сожалению, расстался с шахматами, но во Дворце детского творчества бывает постоянно – изучает английский.

Я убеждена, что вдвоем с сыном мы все переживем, со всем справимся и не выпустим из–под контроля его диабет. Но я никогда не смогу понять: почему болезнь ребенка и проблемы, пусть очень тяжелые, связанные с ней, разрушают в мужчинах и отцах не только любовь к женщине и собственному сыну, но и личность, поднимая со дна души все самое темное, агрессивное и злое».