Диаклуб: Премия за личный вклад

Мы встретились случайно. В Новгородской области проходил наш корпоративный фестиваль, и наша делегация уже несколько дней колесила взад-вперёд с костюмами, баянами, микрофонами и камерами. Пока шли репетиции, у нас, журналистов-фотографов, было свободное время. Мы пользовались моментом и бродили по близлежащим улицам. Вот тут-то, на одной из них, меня и окликнули по имени.

Честно сказать, не люблю случайных встреч со старыми знакомыми. Всегда так складывалось, что это никогда не несло мне ничего хорошего. Я теряюсь, надевая маску узнавания, а сама мучительно пытаюсь найти тему для разговора, и чем старее знакомые, тем сложнее это сделать. Шуру я сразу узнала и по обыкновению растерялась.

Мы лежали в одной палате. Разница в постановке диагноза была в одни сутки, в возрасте — в два года. Когда её привезли в коме, лицо было абсолютно зелёного цвета. Кожи такого оттенка я не видела до того даже в фильмах ужасов. Откачивали долго. Её мать тогда сидела на стуле прямо, как доска, медсёстры то и дело носили ей что-то в стаканах, и всё время пахло эфиром, валерьянкой и ещё чем-то душно-приторным. Я сидела на соседней кровати, покрываясь мурашками и поджимая под себя ноги, с тоской смотрела на всю эту картину и благодарила Бога, что со мной всё было легче…

Когда Шурка очнулась, ещё не совсем отойдя от бессознания, первое, что она сказала, ещё плохо ворочая языком, склонившемуся над ней врачу: «Выживу — стану доктором». До сих пор изумляюсь, как в таком состоянии ей могла прийти в голову эта мысль.

Шура тоже меня узнала. Обе мы были в чёрных драповых пальто по колено и в очках, как сёстры-близнецы.

А дальше мы сидели в каком-то кафе. Там был уютный полумрак и очень недурной кофе айриш-крим. На улице моросил дождь, времени было вагон (Шурка шла с работы в отпуск), и мы, сняв незаметно под столиком влажную обувь и стоя подошвами на ковровом покрытии пола, говорили: есть события, которые сближают на всю жизнь.

Шура, когда снимала пальто, оказалась под ним в белом врачебном халате с прицепленным на кармашек бэйджиком. «Врач-эндокринолог, кандидат медицинских наук» — значилось на нём. Таки сделала это…

Тогда, после больницы, 13-летняя Шура, задумчиво почесывая заживающие после систем дырки на руках, решила проверить, сможет ли она быть врачом. Для этого она, девушка не робкого десятка, пошла…в морг. Там практиковали вскрытие студенты медуниверситета, и кто-то из знакомых сумел протащить её в прозекторскую. Нет, её не вырвало, и в обморок она не упала. Она вошла в какой-то ступор: впервые Шура видела, что такое человек после смерти. Его тело становится просто оболочкой. Как много заключается в нём при жизни и как важно жить дольше — просто чтобы успеть почувствовать как можно больше, пока ты живёшь. «А если б я тогда умерла? Что бы я успела? Ничего — думала Шурка, сидя на школьных уроках и вспоминая серьёзные лица будущих медиков. — Как хорошо, что я родилась в прогрессивный век».

…Дома Шурка, приходя со школы и оставаясь наедине с собой, заворачивалась в белую оконную занавеску и становилась Врачом. Вот она входит ранним утром в своё отделение. С нею уважительно здороваются коллеги, в её кабинете висит отутюженный халат, её ждут пациенты. Она много работает, много узнаёт, и вот в один прекрасный день её осеняет: она понимает, почему. И, самое главное, как вылечить. Антидот диабету — маленькая запаянная ампула с прозрачной жидкостью. Ввести её пациенту — и всё: повинуется воле человеческого научного разума глупая продольная железа, отказавшаяся было работать. По телевизору показывали тогда научно-популярный фильм о стокгольмской нобелевской церемонии. Меряя кровь за столом перед видавшим виды «Панасоником», Шура твёрдо поняла, чего хочет: спасти мир от вечных уколов и диабетических осложнений и когда-нибудь выйти к шведской королеве за премией в области медицины.

Химия и биология никогда не были её «сильными» предметами. Но упёрлась рогом — и стала лучшей по ним в классе, а потом и в школе. В классе девчонки мазались тенями, пихали в лифчики вату и начинали бегать на свидания. Шурка же закрывала глаза на витрины с тортами («будут осложнения — не доживу до Нобелевской») и зубрила нужные предметы, чтобы поступить в медицинский вуз. С этой же целью выпросила у матери денег на медицинские курсы для желающих. Посмеивалась над другими, когда стали проходить, как делать уколы.

В институт её взяли за упорство. Платить за поступление было натурально нечем, и Шурка это прекрасно осознавала, поэтому брала деканат измором. Преподаватели знали в лицо. Люди неглупые, они понимали: если эту взять, пусть даже бесплатно, — будет делать имя факультету. Бывают же такие — фанатики упёртые, ничего, кроме медицины, не замечают.

Никаких справок про инвалидность Шурка в приёмную комиссию не носила: гордость. Своими знаниями на вступительных серенькая худая девочка с серыми глазами и мёртвой хваткой убила наповал. К ответу не готовилась вообще. «Знания третьекурсника» — переглянулись, качая головами с проседью, гася улыбки.

На втором курсе преподаватели называли уже по имени-отчеству.

Кандидатскую Шурка шутя защитила в 25, после чего её с повышением направили в тот самый город, где мы встретились.

Работа в детском эндокринологическом отделении — от зари до зари: без неё как-то не крутится. Дома — кошка Катушка, в телефоне — молодой человек Данила, тоже врач, но кардиолог. Его старшая сестра умерла от инсульта, когда ему было пятнадцать, и его целью стало лечить людей, возвращая их сердце к жизни. Книжка такая, знаете, есть у писателя Вишневского: «Повторение судьбы».

Лекарство от диабета Шурка так и не нашла. По сути, это единственный из её планов, который пока не удалось воплотить. Она входит ранним утром в своё отделение, и с нею уважительно здороваются коллеги, в кабинете висит отутюженный халат, её ждут пациенты. Время от времени в отделение поступают ребята с землисто-зеленым цветом лица в гипергликемической коме, а когда выходят из неё, видят склонённое над ними лицо доктора Александры Ивановны. Над рабочим столом рядом с сертификатами, дипломами и грамотами висят неумелые, но бесценные детские рисунки. На них она. «Самой лучшей и доброй тёте-врачу от Миши» (Ани, Кости…)

Шурка невзначай обмолвилась, что ей однажды довелось побывать в Стокгольме. Нашла Нобелевский дворец и долго гуляла между колонн и во дворе, трогая красную кирпичную кладку стен. Когда-то ей слышались звуки музыки и гром аплодисментов и она видела себя в вечернем платье в числе лауреатов. Спустя годы, в реальности на ней были джинсы, на шее — фотоаппарат, за спиной — туристический рюкзак, а в ближайшем будущем — десятки и сотни детей с отказавшейся работать коварной поджелудочной железой, которых надо научить жить по-новому.

Не все мечты осуществляются. Непременно ли это надо? Любить своё дело, вкладывать в него всего себя — это тоже достойно поклонения и уважения. И тоже открытие. Себя и других.

Мария Митасова 

Оригинал статьи можно найти на Официальном сайте газеты ДиаНовости